Статьи

Роль российского консула в Дамаске князя Б. Н. Шаховского в поддержке межрелигиозного мира накануне Первой мировой войны

Князь Борис Николаевич Шаховской (1870–1926), российский консул в Дамаске с 1907 г. вплоть до Первой мировой войны, оставил потомкам образец внимательной и взвешенной дипломатии. Его донесения в Посольство России в Константинополе и в 1-й отдел МИДа содержат бесценные сведения, проливающие свет на межконфессиональные отношения в сирийских областях Османской империи накануне и после Младотурецкой революции, а также в канун и первые месяцы Великой, как тогда ее называли, войны. В статье анализируются сообщения дипломата о различных аспектах религиозной ситуации в регионе. Рассматривается деятельность в Дамаске исламистской организации «Магометанское братство», имевшей целью насаждение законов шариата во всем сирийском социуме и противодействие иноверному и европейскому влиянию в регионе. Оценивается тревожное изменение межконфессиональных отношений, когда росла подозрительность мусульман по отношению к согражданам-христианам, усугубленная поголовным военным призывом в условиях Триполитанской и двух Балканских войн. Внимательно следил консул за проблемами участия православных арабов в османских органах управления, а также за церковным казусом попытки присоединения английских старокатоликов к православию, действующих через митрополита Бейрутского. Представляют исторический интерес сведения о колебаниях сирийских яковитов, то переходивших в унию, то расторгавших ее, а также заметки о деятельности в регионе католических миссий. Все эти явления на сирийских территориях рассматривались дипломатом сквозь призму конкуренции европейских держав, в особенности Франции и Италии.

ORIENT ET OCCIDENT

DOI: 10.31696/2618-7302-2020-4-162-178

РОЛЬ РОССИЙСКОГО КОНСУЛА В ДАМАСКЕ

КНЯЗЯ Б. Н. ШАХОВСКОГО В ПОДДЕРЖКЕ МЕЖРЕЛИГИОЗНОГО МИРА НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Ключевые слова: межконфессиональные отношения, мусульманский экстремизм, религиозная ситуация, российские дипломаты, Османская империя, Ближний Восток, Дамаск.

Для цитирования: Сарабьев А. В. Роль российского консула в Дамаске князя Б. Н. Шаховского в поддержке межрелигиозного мира накануне Первой мировой войны. Вестник Института востоковедения РАН. 2020. № 4. С. 162–178. DOI: 10.31696/2618-7302-2020-4-162-178

THE RUSSIAN CONSUL IN DAMASCUS

PRINCE BORIS N. SHAKHOVSKOY’S ROLE IN INTERFAITH PEACE ON THE EVE OF THE FIRST WORLD WAR

Aleksei V. Sarabiev

Prince Boris N. Shakhovskoy (1870–1926), the Russian consul in Damascus from 1907 until the First World War, left to his descendants a legacy of attentive and balanced diplomacy. His reports to the Russian Embassy in Constantinople and to the 1^st Division of the Foreign Ministry contain invaluable information shedding light on interfaith relations in the Syrian regions of the Ottoman Empire on the eve and after of the Young Turk Revolution, as well as on the early months of the so-called Great War (WWI). The article analyzes the messages of the diplomat on various aspects of the religious situation in the region. He considered the activities of the Islamist organization Muslim League in Damascus, which aimed at enforcing Sharia law throughout Syrian society and countering non-Muslim and European influence in the region. An anxious change in interfaith relations is being evaluated, when Muslim suspicion towards Christians grew, aggravated by the common conscription in the context of the Tripolitan and two Balkan wars. The consul attentively followed the problems of the participation of the Orthodox Arabs in the Ottoman institutions, as well as the attempts to join the English Old-Catholics to Orthodoxy, acting through Metropolitan of Beirut. Of historical interest is also the information about the transition of the Syrian Jacobites to Catholicism, as well as notes on the Catholic missions activities in the region. All these issues in the Syrian soil are viewed by the diplomat through the prism of competition between European powers, especially France and Italy.

Keywords: interfaith relations, Muslim extremism, religious situation, Russian diplomats, Ottoman Empire, Middle East, Damascus.

Для цитирования: Sarabiev A. V. The Russian Consul in Damascus Prince Boris N. Shakhovskoy’s Role in Interfaith Peace on the Eve of the First World War. Vestnik Instituta vostokovedenija RAN. 2020. 4. Pp. 162–178. DOI: 10.31696/2618-7302-2020-4-162-178

Судьба российского дипломата князя Бориса Николаевича Шаховского (1870–1926) была трагичной. Он скончался в сравнительно молодом возрасте, будучи занятым рутинными переводами в Народном комиссариате иностранных дел (НКИД) молодого Советского государства, хотя после революции 1917 г. стал одним из всего лишь четырех аккредитованных за рубежом дипломатов, оставшихся на советской дипломатической службе. Согласно некрологу, он «вполне искренне приветствовал Советскую власть и отдал затем Нарокминделу свои занятия и долголетний опыт по работе в странах Ближнего Востока», и, по весьма скудным сведениям, до 1924 г. служил в Анкаре, а по возвращении из Турции состоял «ответственным переводчиком НКИД»^[2]. Очень вероятно, что на Бориса Николаевича сильно подействовала и приблизила его собственную кончину гибель в 1920 г. в Бутырской тюрьме его сына Николая (род. 1904), ученика 6-го класса гимназии, работавшего с 1918 г. конторщиком в Гражданском промышленно-техническом отделе Госконтроля [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, с. 83].

Такой конец талантливого и деятельного дипломата прозвучал резким диссонансом с теми задатками, материальным положением и блестящим происхождением, какими одарила Шаховского судьба при рождении. Отец его, князь Николай Иванович Шаховской, был выпускником Училища правоведения и за свои заслуги в свое время стал сенатором. Мать, урожденная Наталья Алексеевна Трубецкая, была фрейлиной. Родители унаследовали богатые имения, а впоследствии добавили к ним новоприобретенные земли в Рязанской губернии. По свидетельству И. Ю. Крачковского, Борис Николаевич был племянником известной меценатки, графини П. С. Уваровой. Известно также, что сам он приходился дядей будущему святому Православной церкви, архиепископу Сан-Францисскому Иоанну (Шаховскому).

Видимо, по праву высокого происхождения Шаховской унаследовал придворный чин камергера, но гражданские чины по службе он получил невысокие: вплоть до ноября 1908 г., уже на пике дипломатической карьеры, он обладал лишь чином надворного советника, а с декабря того же года стал коллежским советником (что соответствовало всего лишь 6-му классу табели о рангах). Шаховской начинал учебу в Лазаревском институте восточных языков в Москве, а затем прошел курс востоковедной подготовки на Факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета. С конца 1890-х гг. служил в Консульстве в Дамаске: назначен секретарем 28 июля (9 августа) 1898 г., уволен 12(24) сентября 1899 г. и назначен секретарем-драгоманом генконсульства в Эрзеруме. Был назначен консулом в Дамаск 2(15) марта 1907 г., отозван в конце 1914 г. «по случаю войны с Турцией», поступил в распоряжение Штаба Кавказской армии [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 337–338].

Отечественный востоковед И. М. Смилянская пишет о дипломате Б. Н. Шаховском: «Он глубже, чем кто-либо другой, понимал методы воздействия традиционной элиты на городской люд там, где были прочно укоренены исламские формы социально-политической жизни» [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 85]. Возможно, именно эта его способность и позволила распознать, отнестись с пристальным вниманием и детально проанализировать в донесениях сравнительно новый феномен организованных мусульманских обществ. Они были объединены идеей насаждения норм шариата в систему управления государством. Причем, речь идет об Османской империи — государстве со сложнейшей религиозно-конфессиональной, национальной и территориальной системой. Вплоть до распространения с последнего десятилетия XIX в. панисламизма империя не знала столь однозначно трактуемых социально-религиозных установок, которые новоявленные исламисты подавали в качестве единственно возможных для своей империи-халифата.

Будучи главой российского консульства в Дамаске, центральном городе Сирийского вилайета (а российское генеральное консульство располагалось тогда в Бейруте), Б. Н. Шаховской находился в формальном подчинении Посольству в Константинополе (Стамбуле). Как и почти все наши консулы и вице-консулы, он много сил отдавал отслеживанию межконфессиональной ситуации в сирийском социуме. В те годы это был важнейший показатель общественной безопасности в сложном контексте внешнеполитических интересов мировых держав и внутренних процессов политических преобразований после османской Младотурецкой революции 1908 г.^[3]

Из всего обилия сведений, представленных в донесениях князя Шаховского из Дамаска (а они хранятся в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) в Москве), остановимся лишь на связанных с делами религиозных общин Ближнего Востока. Многие исследователи сходятся во мнении, что российская дипломатия придавала очень большое значение «церковной составляющей русской политики на Ближнем Востоке» [Герд, 2012, c. 59]. Документы дают полное основание судить о сфере интересов наших дипломатов и полагать, что их вниманием были охвачены не только дела христиан региона, но вообще религиозный аспект социальных отношений, включавший и процессы внутри мусульманской уммы, и взаимоотношения между представителями различных течений ислама, и отношения местных христианских общин с другими общинами и Церквами — далеко за пределами Ближнего Востока.

Сведения такого рода рассыпаны по многочисленным донесениям, запискам и телеграммам консула, в большинстве своем неизданным. В 2015 г. были полностью опубликованы 8 донесений консула Б. Н. Шаховского за период с октября 1908 по октябрь 1909 г. в цитируемой книге «Сирия накануне и в период Младотурецкой революции» [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015]. Другая крупная подборка документов консула по делу односторонней попытки в 1911–1912 гг. присоединения паствы английский старокатоликов к Православной церкви публиковались с обширными комментариями во 2-м выпуске ежегодника «Религия и общество на Востоке» [Сарабьев, 2018]. Остальные донесения, содержащие бесценные свидетельства нашего талантливого дипломата о религиозной ситуации в сирийский областях предвоенной Османской империи, до сих пор не изданы. Они приводятся по собранию Архиву внешней политики МИД России.

Для удобства восприятия исторических сведений целесообразно будет расположить их не в хронологическом порядке, а по темам, которые поднимал консул в связи с религиозной ситуацией. Все они были объединены единой целью — отслеживать изменения в сфере межконфессиональных отношений в сиро-ливанском социуме на закате имперского периода. Необходимо было своевременно предоставлять в Российское императорское посольство в Константинополе факты и аналитические материалы, чтобы высшие политические решения касательно этого важнейшего региона были максимально обоснованы. Консул Шаховской, по всей видимости, справлялся с этой задачей блестяще.

Сетевая исламистская организация в Сирии

Консул одним из первых заметил и подробно описал характер действий популярного в Дамаске «Магометанского братства» (МБ), которое можно считать предтечей одиозной исламистской организации «Братья-мусульмане». В своих донесениях за 1909 г. он предоставил исчерпывающую информацию об этом «братстве», обладавшего уже тогда сетевой структурой и особенно активно действовавшего в Дамаске и Халебе. Консул сообщал, что дамасские алимы и шейхи в начале марта 1909 г. присягнули «Магометанскому братству» («Аль-ахаи аль-мухаммади»), цель которого состояла в том, чтобы «уничтожить все законы и постановления, заимствованные у европейцев, и восстановить суд и законы шариата» [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 287].

Возможно, МБ стало филиалом или местным отделением созданной в 1908 г. в Стамбуле исламистской организации «Аль-джам‘ийя аль-мухаммадийя», или «Иттихад Мухаммеди» («Магометанская лига», или «Магометанский союз») [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 237; Котлов, 1986, c. 185–190]. МБ стала крупной структурой, широко популярной в сирийских мусульманских кругах (как сообщал Шаховской, до 90 % дамасского мусульманского населения), но только не среди сторонников младотурок и их ведущей партии «Иттихад ве теракки» («Единение и прогресс»): «Мусульмане, примкнувшие к комитету “Единение и прогресс”, против этого братства, так что среди здешних мусульман происходит теперь большое разногласие и полная неурядица» [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 288]. Можно предположить, что из людей, поддержавших МБ, большинство принадлежали к консервативным кругам, просто опасавшимся религиозного либерализма и пантюркизма младотурок. От этой нестройности идеологических позиций и могла происходить «полная неурядица» среди мусульман, о которой пишет консул.

В начале апреля 1909 г., в разгар мятежа против конституционной реформы власти и в защиту неограниченной власти султана и халифа, наш дипломат писал: «Всюду и во всем смута, которая, несомненно, создается приверженцами старого режима… и поддерживается, по моему глубокому убеждению, моим здешним английским коллегой, который в лучших и интимных отношениях с весьма подозрительными в политическом отношении лицами. Масса мелочей, которые трудно сопоставить на бумаге, заставляют меня полагать, что Англия ищет, как бы вызвать смуту в Сирии и вообще в этой части Турции, и в этом убеждении меня еще более утверждают происшедшие на днях серьезные волнения среди хауранских друзов» [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 288–289].

Степан Кондурушкин, очевидец и свидетель всего творившегося в Дамаске в то время, в майском выпуске «Русского богатства» за 1909 г. передавал: «И в провинции все испугались. Ради Бога пошлите нам полицию и войска. Напрасно взывает о помощи дамасский губернатор. Рядом с Дамаском друзы, которые могут подняться каждый час. Тем более, что и туда проникает английское влияние. …В Хауране неспокойно. Друзы притесняют христиан. Это было и раньше, но теперь все стало страшнее. По настоянию русского дамасского консула, князя Шаховского, дамасский губернатор вызвал в Дамаск друзского шейха, Яхья Атраш, чтобы через него повлиять на друзов. Яхья Атраш большой умница и плут, но и с ним можно сговориться. Он приходит к русскому консулу и говорит: — Оставьте турецкое правительство в покое. Сговоримся без него. Я к вашим услугам… У некоторых умирающих перед смертью бывают светлые дни. Вот такие же светлые дни переживает теперь и Турция. Оставим ее умирать. Говорите, чего хотите вы, а я вам скажу, что могу сделать» [Кондурушкин, 1909, c. 68–69].

Однако вскоре младотурки вновь одержали верх, и исламисты были вынуждены умерить свой пыл: «С известием о восстановлении шариата они, — как пишет Шаховской, — подстрекаемые своими шейхами, стали неузнаваемы и готовы были на всякие бесчинства, когда же пришло обратное известие, а затем известие о торжестве комитета “Единение и прогресс”, они сразу снова успокоились и вошли в свою колею. “Магометанское братство”, накануне торжествующее, теперь настолько притихло…» [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 292].

Как и следовало ожидать, в обстановке общей нервозности среди мусульман, «полной неурядицы», широкой агитации в арабских провинциях ведущих османских партий и сторонников мусульманского правления по типу халифата, между жерновов противоборства главных сил попадали самые незащищенные слои и общины. Как это уже бывало в истории Ближнего Востока, ими оказались христиане. Талантливый советский востоковед Л. Н. Котлов писал: «В Дамаске ходили слухи о готовившейся резне христианского населения. …Как и в Дамаске, многие христианские семьи Халеба бежали в Ливан. В окрестностях Халеба, в Александретте, Акбасе, Баниасе, Антакии, Кирк-Хане вспыхнули беспорядки, принявшие антихристианский характер» [Котлов, 1986, c. 188].

Пафос борьбы исламистов за верховенство шариата описывал в свойственной ему яркой манере С. С. Кондурушкин: «Мусульманское духовенство, почуяв в младотурках только один либеральный запах по религиозным вопросам, выкинуло над реакцией религиозный флаг и объявило их изменниками и вероотступниками. Мусульмане требуют точного применения в жизни мусульманского закона — шариата» [Кондурушкин, 1909, c. 74]. Этому сопутствовал всплеск антихристианских настроений на волне мусульманского законничества: «А по этому закону христианин в мусульманской стране со времен арабских завоевателей был всегда “на милости победителей”. …Ясно, к чему сводится для христиан “точное применение к жизни шариата”, на котором теперь настаивает реакционное духовенство и мусульманство. Для христиан это узаконенное бесправие» [Кондурушкин, 1909, c. 74–75].

Напряжение межконфессиональных отношений

Строго говоря, МБ не была организацией антихристианской, но была чисто исламистской структурой в современном понимании этого слова. Для достижения целей политического ислама и устранения конкурентов «братья» готовы были даже «залить страну кровью», лишь бы удержать статус своего халифа и как можно теснее сблизить к шариату законы империи. Консул Шаховской рассуждал в своем донесении от 13 мая (н. ст.) 1909 г.: «При образовании “Магометанского братства” христиане не поняли всю глубину его цели, не поняли, что оно должно было дать Абдул-Гамиду возможность избавиться от ненавистного ему комитета, залив страну кровью и вызвав вмешательство Европы, которое при соперничестве держав не было ему страшно. Только теперь поняли цель этого Братства… Здешние мусульмане совершенно изменились, они не те, что были даже только 20–30 дней тому назад, стали сухи и сдержанны относительно христиан. Недели 3–4 тому назад масса ружей и револьверов, как это теперь установлено, были розданы “Магометанским братством” здешнему населению, причем оружие это привезено из Кайфы. На днях я узнал, что им же теперь послано много револьверов в окрестные Дамаску селения, что тоже предвещает мало хорошего. Из всех разноречивых слухов и конфиденциальных сведений я прихожу к заключению, что шейхи и улема (т. е. алимы. — А. С.) не остановятся перед тем, чтобы вызвать кровавую смуту, если комитет начнет притеснять и преследовать членов Братства» [Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 298–299].

Очень образно характеризовал рост фанатизма в Сирии С. С. Кондурушкин: «И со дна устоявшегося болота поднимается — знакомая и нам русским — муть векового невежества, дикого религиозного и политического фанатизма. Растет страх пустого пространства. …Просыпаются старая вражда и недоверие. Но это возобновляются только старые отношения, казалось, нарушенные с провозглашением конституции. Новое, очевидно, еще нарождается» [Кондурушкин, 1909, c. 69].

Структура МБ довольно быстро ушла в тень, и только отдельные редкие провокации напоминали о существовании исламистского подполья. Об одном из таких случаев довольно подробно сообщал из Дамаска наш консул — а именно о «попытке фанатика Мухаммеда Наддара поднять мусульман против христиан, в чем он, однако, потерпел полную неудачу»^[4]. В донесении эпизод описан так живо, что имеет смысл для наглядности процитировать большой фрагмент.

«В прошлую пятницу, 7 сентября, один мусульманин, некто шейх Мухаммед Наддар, Дамаскинец, около полудня у входа в ювелирный базар бросился с кинжалом в руках на проходивших православных священника Георгия из Рашейи и его сына диакона Михаила оттуда же и хотел убить их, одновременно призывая мусульман к избиению неверных. Диакон Михаил получил две глубокие шейные раны сзади и упал, обливаясь кровью, а его отец, священник Георгий, отделался счастливо, так как нанесенный ему удар, направленный также в шею, пришелся к счастью по краю камилавки и только пробил его, не причинив раны. Тогда шейх Мухаммед Наддар вбежал в ювелирный базар, занятый исключительно христианами, и выхватил револьвер, хотел начать стрелять; он приставил револьвер к груди одного православного, некоего Вади‘ Мас‘ада Шамие и 6 раз спустил курок, но к счастью все 6 раз была осечка; тогда он снова схватил кинжал, чтобы заколоть им Шамие, но только легко ранил его в руку. Дальше уже шейх Мухаммед ничего не мог сделать, так как сами же мусульмане схватили его и, жестоко избив, передали подоспевшей полиции. …На базаре, конечно, произошла страшная паника, равно как и в христианском квартале, все позаперли магазины и попрятались по домам и в Патриархиях, уверенные, что начинается резня. …Здешние мусульмане, безусловно, против всяких выходок против христиан. Мусульманские нотабли Дамаска предполагают даже образовать из себя депутацию и отправиться в православную Патриархию, чтобы выразить их негодование по поводу случившегося»^[5].

Автор донесения выражает убежденность, что инцидент не был актом проявления фанатизма, но был спланирован как провокация с участием рецидивиста (оказалось, что М. Наддар уже отбывал наказание за убийство брата). Он приводит следующие аргументы: «Сама обстановка инцидента указывает, что он действовал не в минуту возбуждения, а по обдуманному плану. Прежде всего на нем было найдено 216 револьверных патронов, тщательно скрытых под одеждой, что доказывает, какую работу он предназначал для своего револьвера и что он совершил не случайное покушение. Далее, покушение совершено именно в пятницу и всего в нескольких шагах от главной мечети Омайядов и именно в это время, когда мусульмане собираются туда для совершения полуденной молитвы; покушение произведено в ювелирном базаре, занятом исключительно христианами и окруженном одними мусульманами; первое покушение произведено на христианское духовенство вероятно также не без цели, а в надежде, что христиане заступятся за своих священников и он сможет воспользоваться этим, чтобы призвать мусульман на помощь себе и вызвать свалку, последствия коей были бы кровавы. Но все заставляет думать, что за шейхом Мухаммедом скрываются другие лица или организация, но только трудно пока сказать, партийная ли организация или панисламо-религиозная, арабско-национальная; шейх Мухаммед за неделю до своей попытки возвратился из Константинополя, где несомненно и получил инструкции. Управляющий вилайетом Хаки-бей хотел телеграфировать в Константинополь, чтобы там произвели розыски, с кем шейх Мухаммед был в сношении, не был ли он в Египте, так как не исключается возможность, что это покушение произведено по внушению Египетской панисламо-арабской партии. … Я, однако, имею из конфиденциального мусульманского источника важные сведения, что дело шло о широко задуманном плане вызвать во всем Дамаске резню христиан. Это испытанное лицо, от которого я всегда имел самые точные и верные сведения, всегда оправдывавшиеся, сообщило, что по всем кварталам Дамаска велась тайная пропаганда против христиан и мусульмане призывались к их избиению, но эта пропаганда нигде не встретила сочувствия и мусульмане наотрез отказались предпринять что бы то ни было; тогда шейх Мухаммед наверно решил все-таки сделать свою попытку в надежде, не удастся ли все-таки поднять мусульман. В заключении считаю долгом присовокупить, что считаю теперь положение в Дамаске более, чем когда-либо безопасным, так как мусульмане доказали, что желают только покоя — разве что случится что-нибудь особенное, что возбудило бы их фанатизм»^[6].

Вскоре возникли новые причины для христиан опасаться раздраженных сограждан-мусульман. Причина, на этот раз, внешнего характера: «Когда возникла Балканская война, все христианское население Дамаска переполошилось, опасаясь резни; большое впечатление производили на него воинственные демонстрации (арады) мусульман здешних и окрестных, которые процессиями дефилировали по городу, бряцая саблями и распевая песни против христиан, которые всячески поносились в них. Но дальше этого дешевого и безвредного для них проявления патриотизма мусульмане не пошли и, натешившись, разошлись по домам, а как только дело дошло до отбывания воинской повинности, воинственный пыл моментально прошел и кто мог заплатить выкуп, платил выкуп, а кто мог бежать, тот бежал, так как никому не хотелось идти на войну. Но все были уверены в турецкой победе, и только в таком случае можно было бы иметь серьезные опасения за христиан. Но когда одно за другим начали приходить известия о постоянных поражениях турок, все приуныли. Большинство смирилось, возлагая всю вину на Правительство, а также и на войско, которое, поглотив на себя все ресурсы государства, стало слишком самонадеянным и ставило себя выше всего остального населения. Но нашлись и другие, которые пожелали бы выместить на христианах свою злобу и устроить резню. Но это были только отдельные личности, подонки населения, которые любят ловить рыбу в мутной воде и пожелали бы устроить беспорядки, чтобы предаться грабежу. Они было устраивали совещания, которые однако не могли повести ни к чему, так как положительно все шейхи, мусульманские нотабли и купцы, все население города было против каких бы то ни было выходок против христиан, прекрасно сознавая, какой будет результат — беспощадная репрессия и переход Сирии в иностранные руки». Консул писал, что, несмотря на это, «христиане Дамаска не успокоились, но даже начали бояться все более и более, в особенности с приближением Байрама»^[7].

По мнению Б. Н. Шаховского, на тот момент реальных оснований для опасений межрелигиозных столкновений не было. Он продолжал: «Паника, ни на чем не основанная, приняла такие размеры, что христиане, кто только мог, бежали на Ливан. В данном случае мои коллеги, в особенности английский, не оказались на высоте своего положения и ничего не сделали, чтобы успокоить христианское население Дамаска, так как сами, кажется, разделяли неосновательные опасения дамасских христиан… Между тем, до сих пор все прошло совершенно спокойно и даже во время Байрама было меньше обыкновенного скандалов. Ни одного христианина не задели и не оскорбили, только вне Дамаска в фанатичном селении Арбине^[8] жестоко избили одного лазариста, который, заблудившись, попал туда, и его приняли за итальянца»^[9].

И все равно находились силы, заинтересованные в разогреве межрелигиозных отношений в сирийском обществе. «Тем не менее, — пишет Шаховской, — были сделаны некоторые попытки возбудить умы мусульман: так, в мечети были найдены бумаги с возмутительными текстами против Магомета и религии, и на этих именах фигурировали имена христиан; власти быстро обнаружили, что это дело не рук христиан, а мусульман же провокаторов. Некоторые здешние газеты сообщали всякие подробности о жестокостях, будто бы чинимых балканцами над мусульманами и взывали к чувствам мусульман, надеясь возбудить их фанатизм, но тщетно, так как здешние мусульмане твердо решили оставаться спокойными и не трогать христиан. Таким образом, ни в настоящее время здесь абсолютно нечего опасаться за христиан, ни нет пока никаких признаков, которые давали бы основание опасаться за будущее…»^[10]

Российские дипломаты не раз помогали местным христианам отстаивать свои права перед османскими властями. Это же касается описанного Б. Н. Шаховским употребление влияния нашего консульства с целью облегчить участь узников-христиан, попавших в тюрьму Дамаска. Он писал: «С провозглашения конституции в 1908 г. мусульмане и христиане отбывали вместе тюремное заключение, причем христиане очень страдали от мусульман, которые всячески поносили их и притесняли. Духовенство, а также и благотворительные общества всех исповеданий неоднократно жаловались на тяжелое положение христиан в здешней тюрьме и просили, нельзя ли отделить христиан от мусульман. Консульство уже давно работало в этом направлении и теперь его усилия увенчались успехом и отныне христиане отбывают свое тюремное заключение отдельно от мусульман»^[11].

Заслуживает упоминания и дело православных жителей хауранского села Хараба, находившегося в области с друзским большинством. Шейх друзов Яхья из старинного семейства аль-Атраш в свое время присвоил, как сообщалось, земли православных Харабы, и после разбирательства в суде был осужден на ссылку на Родос. В ходе Итало-турецкой войны итальянцы, захватившие остров, освободили этого друзского шейха. Тот перебрался в Египет, где, как сообщал консул, «вступил в сношения с высшими английскими властями». Турки восприняли как угрозу для себя возможность протекции со стороны англичан их давним союзникам друзам, и, «обеспокоенный этим, верховный турецкий комиссар исхлопотал помилование Атраша, чтобы только удалить его из Египта»^[12]. Вернувшись, «помилованный главный вождь друзов известный Яхья Атраш» стал угрожать всем, особенно православным, которые свидетельствовали против него в суде. Он намеревался взыскать с обидчиков также и деньги, которые якобы заплатил, чтобы не быть повешенным, причем безнаказанность его объяснялась тем, что в случае беспорядков некому было бы усмирять восставших друзов: стоявшие к югу от Дамаска воинские части еще в сентябре начали передислокацию. В октябре, в связи с начавшимися боевыми действиями в европейской части империи, отправка регулярных частей на фронт продолжилась. Но в условиях напряжения ситуации в друзских районах, близ Сувейды была оставлена батарея горно-артиллерийского батальона^[13] — очевидно, на случай возможных беспорядков в районах компактного проживания друзов (возможно, не без поддержки британцев). Шаховской замечал: «Австрийский Консул предписал своим подданным по возможности ликвидировать дела и быть готовыми выезду. Здесь большой подъем религиозного фанатизма, и христиане в страхе»^[14]. Наш консул с тревогой предупреждал, что шейх Яхья Атраш в сложившейся обстановке «больше прежнего начнет притеснять несчастных православных Хаурана»^[15].

Более года спустя напряжение между друзами и православными в тех районах сохранялось. 20 ноября 1913 г. Шаховской сообщал: «В Хауране пока спокойно, но его православное население все-таки страдает от произвола друзов, относительно которых оно теперь совершенно беззащитно.... В настоящее время от притеснений друзов страдает православное селение Хараба... Вали, признавая право православных, побоялся, однако, предпринять что-либо, так как мутасарриф напугал его, что будет новое восстание друзов, если у Яхья Атраша отнимут эти земли. Вали сказал, что он передал все дело Хаурана в Константинополь, указав на все неудобства нахождения друза мутасаррифом Хаурана, причем подробно доложил дело о землях Харабы. Вали очень желал бы, чтобы его поддержали при Порте и помогли ему избавить Хауран от Рашида Тали‘а, поддерживаемого моим английским коллегой»^[16].

Не изменилось положение и в начале следующего года. И это несмотря на усилия делегации православных шейхов этого селения в Дамаске, которые на протяжении нескольких месяцев пытались добиться справедливости для своих единоверцев на уровне управления Сирийского вилайета и своей Патриархии. В этом их полностью поддерживало Российское консульство в Дамаске, но даже с такой поддержкой они ничего не могли сделать против опасений османской администрации перед восстанием друзов. Князь Б. Н. Шаховской писал в конце января 1914 г.: «Несмотря на все жалобы, посланные вали Аариф-беем на хауранского мутасаррифа Рашида Тали‘а, друза, последний остается на своем месте и поддерживает главаря друзов Яхья Атраша, который захватил земли православных жителей сел. Хараба. ...Вали не решается теперь предпринимать что-либо, так как Порта продолжает сохранять Рашида Тали‘а мутасаррифом Хаурана, и он боится, как бы Яхья Атраш, поддерживаемый мутасаррифом, не создал смуты. Только удаление из Хаурана Рашида Тали‘а сможет повернуть дело в пользу православных»^[17].

Призыв резервистов и его последствия

К весьма важным выводам может подвести информация нашего консула о военных приготовлениях и плане всеобщей мобилизации, о которой стало известно в начале апреля 1914 г. Напряжение международной ситуации дошло, видимо, до такого уровня, что мобилизация в Сирии стала неизбежной («Все мухтары и начальники общин получили запечатанные конверты, которые они должны вскрыть по данному сигналу и выполнить заключающиеся в них инструкции»^[18]). Консул писал послу в Стамбуле, что призвать собирались всех мусульман от 20 до 45 лет, а также христиан 1299–1309 гг. р. (по хиджре, что соответствовало примерно 1882–1892 гг., то есть призывников от 21 до 32 лет). Он добавлял: «Они должны явиться, имея при себе продовольствие на 5 дней и будут размещены по мечетям, церквам и школам. Население очень было встревожено этим и эмиграция усилилась, хотя пока нет никаких указаний на то, чтобы можно было ожидать мобилизации»^[19] (то есть, видимо, в распоряжении нашего консула оказалась закрытая информация, недоступная населению). А в июне был издан султанский фирман и указ османского Военного министра о призыве рекрутов 1894 г. р. Новый закон о воинской повинности был обнародован 1 июля того же 1914 г., и, как писал консул Шаховской, не избавлял от службы «ни христианское духовенство, ни улема, ни учителей, ни “муинсиз” (кормильцев семьи)»^[20].

Новые нормы призыва и сам закон очень печально отразились на внутренней общественной ситуации, вызвав новый всплеск недовольства мусульман христианами. Консул сообщал: «Он произвел здесь удручающее впечатление как на христианское население, так и на мусульманское. Среди мусульман недовольство очень большое, и все только думают о том, как уклониться от отбывания воинской повинности, и все останавливаются на одном решении — эмигрировать в Америку или в Египет. С особенным ропотом принимается постановление закона относительно “муинсиз”, так как отсутствие в Турции благотворительных обществ ставит массу женщин-мусульманок, лишенных всяких средств к существованию с уходом в солдаты кормильца семьи, предаваться проституции. В этом отношении тяжелое впечатление произвели на собравшуюся толпу плач и крики одной бедной мусульманки, которая хотела купить на бешлык хлеба, но булочник не принял ее бешлыка, сказав, что он надломан. “Моего мужа взяли в солдаты, — кричала бедная женщина, — я осталась без хлеба для моих детей и этот бешлык дали мне 3 солдата, которым я должна была отдаться”. Толпа разражалась проклятиями по адресу правительства»^[21].

Конечно, вновь под ударом оказались местные христиане, единоверные европейцам, косвенно виновным в поголовном призыве. Если даже мусульмане не считали возможным отправляться на войну (в условиях крайней неготовности инфраструктуры для принятия такого количества дополнительных рекрутов), то христиан останавливала еще и боязнь оскорблений и издевательств со стороны солдат и офицеров из мусульман, которые не привыкли видеть в армии сограждан-христиан (впервые их стали призывать только при младотурках). Шаховской в связи с этим сообщал: «Христиане торопятся отправлять свою молодежь в Америку, так что через 2–3 года в Сирии совсем не будет молодежи»^[22]. Он добавлял: «Крайне неблагоприятно отзовется этот закон на школах Императорского Православного Палестинского общества, о чем я готовлю особый доклад, который будет сообщен и вице-президенту Общества, дабы последнее могло своевременно принять нужные меры»^[23].

Проблемы участия православных в органах управления

В июне 1913 г. консул сообщал детали странного инцидента, связанного с попыткой устранения православного представителя из местного органа — Административного совета санджака Хамы Сирийского вилайета. Два христианина в составе этого совета представляли православную и сиро-яковитскую общины. После выборов, прошедших в 1912 г., сиро-католикам удалось провести своего кандидата вместо яковитского. Притязания сиро-яковитов на место в Совете проявились неожиданным образом: после окончания полномочий православного члена (в марте 1913 г.), они смогли провести своего представителя, в чем получили полную поддержку османских властей. Даже после удовлетворенной апелляции православных яковиты в конце мая повторно смогли добиться повторного пересмотра дела и утверждения своего кандидата^[24].

Малочисленность сиро-яковитской паствы санджака Хамы (около 20 % христиан) при подавляющем большинстве православных среди христианского населения заставляет предположить возможную внешнюю поддержку этой общине в противовес православным как российским протеже. Ни обращения митрополита Хамы Григория, ни попытки уладить ситуацию со стороны нашего консульства в Дамаске не имели действия. Поэтому консул был вынужден просить российского посла в Стамбуле ходатайствовать на высшем уровне — непосредственно в Министерстве внутренних дел, куда вали Сирийского вилайета передал этот вопрос^[25].

Кстати, в июне 1913 г. патриарх Антиохийский Григорий вернулся из поездки в Россию, где, очевидно, получил заверение в дальнейшей помощи его пастве со стороны Российского правительства и дипломатической поддержке через наши консульства и генконсульство на канонических территориях Антиохийской церкви^[26]. Только через полгода, в ноябре, пришло «предписание Порты, что в Хаме всегда должен быть православный член в Административном совете, а что сиро-яковиты должны чередоваться с сиро-католиками»^[27]. Эта победа, правда, оказалась ничего не стоящей, поскольку на правительственном уровне уже был утвержден новый закон о пропорциональном представительстве в Генеральных советах (вилайетов) и Административных советах (санджаков).

Вероятно, такая, по сути, исламизация органов регионального управления стала отражением на государственном уровне настроений в среде мусульманского большинства империи. Также возможно, что это была реакция на противостояние с «христианскими» европейскими державами, использовавшими соответствующие христианские общины в Машрике как опору своего влияния. Ведь принцип равных долей в этих органах мусульман и христиан соблюдался при младотурках на протяжении 1909–1913 гг. Результатом же введения нового закона о местных советах стало почти полное отстранение христиан от управления.

Консул Шаховской писал, что в январе 1914 г. в Генеральный совет Сирийского вилайета на основании нового положения были избраны «из 7 выборных Дамаска только один христианин и то только благодаря масонам. В санджаках Хамы и Хаурана, где много христиан, выбраны исключительно мусульмане»^[28].

Выборы в центральный законодательный орган — османский парламент, Меджлис, намеченные на начало мая 1914 г., увенчались избранием почти поголовно членов комитета «Единение и прогресс». Эту тенденцию, видимо, хорошо чувствовал патриарх Антиохийский Григорий Хаддад, когда он пытался включить в состав кандидатов от Дамаска православного — адвоката Искандера Тарази, члена Комитета. Как сообщал Шаховской, «несмотря на то, что Дамасский отдел Комитета был против этого, Патриарх не унывал и продолжал работать в Константинополе, и его старания отчасти увенчались успехом»^[29]. Действительно, вали утвердил тогда пятого кандидата (члена «Единение и прогресс»), и им стал православный.

Дело о старокатоликах

В поле зрения консула в Дамаске попали важные документы, приложенные им к своим донесениям о так называемом деле об английских старокатоликах. Речь шла о вовлечении митрополита Бейрутского Герасима Месарры в попытку установления английскими старокатоликами^[30] евхаристического общения (своего рода, унии) с Православной церковью [Сарабьев, 2018]. Эта почти детективная история была передана Шаховским во всех деталях и оттенках, причем чувствительные вопросы богословия и церковной юрисдикции освещались им весьма деликатно.

Дело в том, что старокатолический архиепископ Английский Арнольд Мэтью предпринял очередной заход установления старокатоликами унии с православными, и на этот раз — с Антиохийским Патриархатом. Незадолго до того был приостановлена деятельность объединенной комиссии по сближению с Русской Православной церковью, а поэтому Патриарх Антиохийский Григорий IV запросил мнение Синода РПЦ, чтобы составить впечатление, что за переговоры якобы от его имени вел со старокатоликами митрополит Бейрутский. Консул Шаховской писал: «Об Архиепископе Матью и его духовенстве распространяются какие-то темные слухи, так что Патриарх справедливо решил, что он воздержится от какого бы то ни было ответа Архиепископу Матью, пока не получит верных и определенных о нем сведений, а также не узнает мнения нашего Св. Синода по этому вопросу, который не имеет здесь прецедента»^[31].

В результате кропотливого выяснения всех обстоятельств дела российским консулом в Дамаске, Антиохийский патриарх смог получить достоверную информацию. На ее основании он принял решение и сообщил его патриарху Константинопольскому: «[Из прилагаемых документов] Ваше Святейшество усмотрите мысли этого Епископа и убедитесь, как мы, что последний ведет двойную игру, что утвердило нас в нашем намерении не признавать того, что случилось, и тем более убедило нас уклониться от всякого вмешательства в это дело»^[32].

А князь Шаховской, со своей стороны, заключал: «Из ответов его к Вселенскому Патриарху и к англиканскому Епископу Лондонскому явствует, что Патриарх Григорий не одобрил поступка Митрополита Бейрутского и что он не хочет признать воссоединения Епископа Матью с православной Антиохийской Церковью. Помимо того, что он скептически относится к заявлениям Епископа Матью, находя, что последний ведет двойную игру, рассчитывая таким образом заставить Папу примириться с ним, Патриарх находит, кроме того, что этот вопрос не находится в сфере влияния Антиохийской Патриархии, сфера влияния коей находится только в Азии и теперь отчасти и в Америке вследствие большой эмиграции туда Сирийцев»^[33].

Остается добавить, что приведенный эпизод стал в ряд контактов экуменического характера, которые активизировались в православном мире особенно с последней четверти XIX в., захватив, увы, и Московский патриархат. Лидером в этом движении стала, конечно, Константинопольская кафедра. На описываемый период пришлись, в частности, контакты с Англиканской церковью, целенаправленно работавшей на сближение с Церквами Востока. Об этом подробно пишет, например, российская исследовательница Лора Герд, считающая, что переписка между патриархом Константинопольским Константином V архиепископом Кентерберийским в начале ХХ в. положила начало «экуменических контактов Вселенского патриархата, расцвет которых пришелся уже на другую эпоху — середину — вторую половину ХХ в. [Герд, 2012, c. 102].

Переход в католичество сиро-яковитов

Упоминая католичество, невозможно обойти вниманием случаи перехода в католическую унию сиро-яковитов Сирийского вилайета. Об этом консул Шаховской сообщал не раз^[34], и в том числе, упоминая о давлении на местных православных и препятствиях в части процедуры утверждения духовных лиц со стороны младотурецкой администрации. В обоих нижеследующих фрагментах донесений за 1914 г. этот фактор выделяется как важнейший.

В обзоре событий за май 1914 г. Шаховской пишет: «30 мая скоропостижно скончался сиро-католический Епископ Ибрагим, который, будучи раньше сиро-яковитским Епископом Хомсским, поссорился с Патриархом Абдаллой и перешел в католичество в 1912 г. Он раньше хотел воссоединиться с православием, но с одной стороны тогда не было в Дамаске Патриарха Григория, а с другой он видел, что присоединившийся со своей паствой к православию Епископ Петр Сададский никак не может урегулировать свое положение относительно турецкого правительства, что и побудило его перейти в католичество»^[35]. Месяц спустя консул сообщал: «Сиро-католический Патриарх Ефрем Рахмани недолго торжествовал по поводу того, что ему удалось склонить к переходу в унию бывшего сиро-яковитского патриарха Абдул Мессиха и Иерусалимского епископа Элиаса, о переходе в унию которых я своевременно донес здесь. Несмотря на все высказанное им со стороны папы Пия Х внимание, оба эти иерарха недавно снова возвратились к сиро-яковитам, еще раз наглядно доказав, насколько последние относятся несочувственно к католицизму. Все сиро-яковиты чрезвычайно довольны тому, что оба эти иерарха ушли от католиков. Между тем, епископ Петр Сададский, хотя и удрученный тем, что не может получить берата и потому не может пойти к своей пастве, остается вместе со своей паствой верен православию, надеясь на лучшие дни, что Россия поддержит его и он сможет работать среди своей паствы»^[36].

Католические миссии

Наконец, в условиях Итало-турецкой и Балканских войн высокую практическую значимость сохранял вопрос действий европейцев на сирийских территориях косвенно — через религиозные миссии. Российский консул внимательно следил за изменениями в этой сфере и своевременно докладывал нашему послу в Стамбуле. Так, в ноябре 1913 г. он писал: «За год до возникновения итало-турецкой войны итальянцы решили конкурировать с французами в Дамаске и прислали сюда монахов ордена Францисканцев, доктора, который должен был открыть здесь госпиталь, и должны были прислать и монахинь, когда началась война. Была куплена и земля в предместии Салихие, чтобы выстроить монастырь и госпиталь. Недавно прибыл сюда новый итальянский доктор и 7 монахинь ордена Célesyines и в недалеком будущем приступят, кажется, к постройке монастыря, госпиталя и школы»^[37].

Говоря о соперничестве европейцев в регионе, он продолжал: «Французы, конечно, страшно раздражены появлением здесь итальянцев, местная же католическая пресса относится скептически к начинаниям итальянцев, которым действительно трудно будет конкурировать с французами. Итальянцы, по-видимому, и сами сознают трудность их начинания и потому говорят, что они совсем не хотят конкурировать с французами, а только желают дополнить их деятельность для самых тяжелых операций, для которых теперь приходится ехать в Бейрут»^[38].

О серьезной дипломатической поддержке католических миссий Шаховской сообщал следующее: «За время своего пребывания в Дамаске г. Вивальди (итальянский консул, переведенный затем в египетский Порт-Саид. — А. С.) энергично проводил здесь итальянскую пропаганду, и он провел учреждение здесь итальянской духовной миссии, сестер милосердия и госпиталя. Перед самым своим отъездом г. Вивальди удалось еще присутствовать на открытии итальянского госпиталя-амбулатории в Салихии. На открытие были приглашены все консула, все духовенство и все врачи. Ни Французское консульство, ни католическое духовенство под французским покровительством не присутствовали на открытии. Вообще французы очень недовольны деятельностью здесь итальянцев»^[39].

И итальянцы, присылавшие монахов разных орденов (в том числе францисканцев и целестинцев, о которых шла речь), и французы имели в Сирии широкую базу поддержки в обществе. Ведь, кроме собственно римо-католиков, среди арабов (а также армян и др.) очень многие исповедовали католичество, находясь с Римом в унии. Описанный эпизод игнорирования французами важного события — открытия очередного миссионерского учреждения итальянцев — свидетельствовал в очередной раз о том, что не собственно религиозная солидарность, а узкие политические и военно-стратегические интересы лежали в основе бурной деятельности католиков на сирийских землях. Конечно, и местные православные общины не были свободны от раздоров и нестроений: мелкие дрязги и выяснение отношений всегда остаются досадным препятствием высокого религиозного служения. Но в деятельности итальянских миссий нужно не упускать из внимания, вслед за консулом Шаховским, постепенно нараставшие военно-политические амбиции Италии, отразившиеся в ее войне с Османской империей за колонии в Северной Африке.

Россия в своей ближневосточной политике оказывалась в ситуации, когда европейские державы всеми силами «выдавливали» ее влияние из региона, а сами тем временем откровенно утверждали свои колониальные планы. Так, французский председатель Комитета по иностранным делам весной 1914 г. осуждал усилившееся экономическое, культурное и дипломатическое проникновение итальянцев и немцев на Ближний Восток, считая, что в распадающейся Османской империи Франция должна была стать доминирующей силой в Ливане, Сирии и Палестине. Вообще французскую политику в Восточном Средиземноморье он характеризовал как «неамбициозную, но которая не может быть и никогда не будет политикой уступок» [Tanenbaum, 1978, р. 5]. Такая определенность в колониальных аппетитах в отношении слабевшей Османской империи, была свойственна, конечно, и другим странам, заинтересованным в ближневосточных территориях, и которые открыто опирались в этом на своих протеже — соответствующие религиозные общины.

Заключение

Со всей ясностью колониальные аппетиты европейцев обозначались в ходе переговоров, предшествовавших заключению скандально известного Соглашения Сайкса — Пико, которое перекроило в 1916 г. карту всего региона. Российская империя была вовлечена в переговоры (наряду с Британией, Францией и Италией), но в решающий момент сделала для себя выбор отказаться от этих притязаний. Для тех, кто знаком с дипломатической перепиской того времени, ведшейся между российскими диппредставительствами на Ближнем Востоке и посольством в Стамбуле (а она дублировалась в I отдел МИДа), эта «политика уступок» не стала сюрпризом. Как можно видеть непосредственно из содержания документов, наши дипломаты на местах не вели какой-либо подготовительной работы по расширению российского влияния в регионе или, тем более, для будущей силовой экспансии. Оценка религиозной ситуации представляла собой мониторинг с целью возможной корректировки сложных межконфессиональных отношений в условиях войн со странами Европы. Межрелигиозный мир на территориях Сирии, Ливана и Палестины представлялся главным условиям процветания и местных православных общин. В качестве единственно возможных для этой цели рассматривались только политико-дипломатические меры.

Литература / References

Герд Л. А. Константинопольский Патриархат и Россия. 1901–1914 гг. М., 2012 [Gerd L. A. Constantinople Patriarchate and Russia, 1901–1914). Moscow, 2012 (in Russian)].

Кондурушкин С. С. Оживает ли Турция? Русское богатство. 1909. № 5. Ч. 2. С. 54–79 [Kondurushkin S. S. Is Turkey Reviving? Russkoe Bogatstvo. 1909. 5.2. Pp. 54–79 (in Russian)].

Котлов Л. Н. Становление национально-освободительного движения в Арабских странах Азии, 1908–1914 гг. Отв. ред. Н. А. Иванов. М., 1986 [Kotlov L. N. The Formation of the National Liberation Movement in the Arab Countries of Asia, 1908–1914. Moscow, 1986 (in Russian)].

Сарабьев А. В. Дело об «объединении» Церквей, 1911–1912. Антиохийская траектория. Религия и общество на Востоке. 2018. Вып. II. С. 270–315 [Sarabiev A. V. The Files about the “Unification” of the Churches, 1911–1912: Antioch Trajectory. Religija i Obshhestvo na Vostoke (Religion and Society in the East). 2018. 2. Pp. 270–315 (in Russian)].

Смилянская И. М., Горбунова Н. М., Якушев М. М. Сирия накануне и в период Младотурецкой революции. По материалам консульских донесений. М., 2015 [Smilyanskaya I. M., Gorbunova N. M., Yakushev M. M. Syria on the Eve and in Time of Young Turk Revolution. According to Consul Reports. Moscow, 2015 (in Russian)].

Tanenbaum J. K. France and the Arab Middle East, 1914–1920. Transactions of the American Philosophical Society. 1978. 68.7. Pp. 1–50.

Архивные документы / Archive documents

Архив внешней политики Российской Федерации, Москва (АВПРФ) [Archive of Foreign Policy of Russian Federation, Moscow]. Фонд 151. Политархив. Опись 482. Дело 768.

Алексей Викторович САРАБЬЕВ, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН, Москва; alsaraby@ivran.ru
Aleksei V. SARABIEV, PhD (History), Leading Research Fellow, Institute of Oriental Studies RAS, Moscow; alsaraby@ivran.ru
ORCID ID: 0000-0002-9796-2411 ↑
[Смилянская, Горбунова, Якушев, 2015, c. 83]. Авторы ссылаются на газету Советский филателист. 1927. № 1. С. 31. ↑
Этот революционный процесс, завершившийся сменой власти в Османской империи, начался с обнародования 24 июля 1908 г. декрета (ирадэ) султана о введении конституции — под нажимом реформаторского движения младотурок, охватившего как собственно турецкие, так и арабские территории империи. ↑
Донесение № 334 от 13 сентября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 68]. ↑
Донесение № 334 от 13 сентября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 68–70]. ↑
Донесение № 334 от 13 сентября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 70 об.–71]. ↑
Донесение № 415 от 22 ноября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 89]. ↑
О стычках на религиозной почве в этом селе сообщалось, в частности, в Донесении № 369 от 18 октября, а также в Донесении за № 254 от 17 июля 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 80–82]. ↑
Донесение № 415 от 22 ноября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 90]. Консул намекал на раздражение местного населения, вызванного обстрелом города и порта Бейрута итальянской эскадрой в феврале того же года. ↑
Донесение № 415 от 22 ноября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 90]. ↑
Донесение № 341 от 20 ноября 1913 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 124]. ↑
Донесение № 350 от 27 сентября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 74]. ↑
Копия секретной телеграммы от 25 сентября 1912 г.; Телеграмма № 367 от 17 октября 1912 г. (сов. секретно) [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 76–77]. ↑
Копия секретной телеграммы от 25 сентября 1912 г. (со ссылкой на телеграмму его же от 22 сентября 1912 г.) [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 76]. ↑
Донесение № 350 от 27 от сентября 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 74]. ↑
Донесение № 341 от 20 ноября 1913 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 122–122 об.]. ↑
Донесение № 54 от 31 января 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 126]. ↑
Донесение № 152 от 7 мая 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 145]. ↑
Донесение № 152 от 7 мая 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 145]. ↑
Донесение № 203 от 12 июля 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 155]. ↑
Донесение № 203 от 12 июля 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 155]. ↑
Донесение № 203 от 12 июля 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 155]. ↑
Донесение № 203 от 12 июля 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 155 об.]. ↑
Донесение № 197 от 15 июня 1913 г. (рукопись) [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 110–111]. ↑
Донесение № 197 от 15 июня 1913 г. (рукопись) [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 111 об.]. ↑
Донесение № 221 от 1 июля 1913 (секретно) [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 115]. ↑
Донесение № 341 от 20 ноября 1913 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 124 об.]. ↑
Донесение № 115 от 31 марта 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 134]. ↑
Донесение № 115 от 31 марта 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 136–136 об]. ↑
Старокатолики — значительная часть католической паствы Северной и Восточной Европы, которая не признала итоги I Ватиканского собора 1870 г. и откололась от Римской церкви. ↑
Донесение № 139 от 5 мая 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 12]. ↑
К Донесению № 231. Перевод письма Блаженнейшего Григория, Патриарха Антиохийского к Его Святейшеству Иоакиму, Патриарху Вселенскому, от 12 июня 1912 г. за № 381 [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 54]. ↑
Донесение № 231 от 28 июня 1912 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 53–53 об.]. ↑
См., например, Донесение № 161 от 29 апреля 1913 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 100–103]. ↑
Донесение № 171 от 12 июня 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 148 об.]. ↑
Донесение № 203 от 12 июля 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 154–154 об.]. ↑
Донесение № 341 от 20 ноября 1913 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 123 об.]. ↑
Донесение № 341 от 20 ноября 1913 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 123 об.–124]. ↑
Донесение № 54 от 31 января 1914 г. [АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 768. Л. 129 об.–130]. ↑

Имя пользователя:
Пароль:

Центр арабских и исламских исследований

Статьи

Роль российского консула в Дамаске князя Б. Н. Шаховского в поддержке межрелигиозного мира накануне Первой мировой войны